Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
Холодает. Мы жмемся друг к другу как воробьи, разливаем чай. У меня завтра пары, ты берешь тойоту в кредит. Я могу больше вовсе не уходить, Чтобы ты скучал.
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
- Я скучаю по тебе, - она разрубает плитку шоколада на две, четыре, восемь, бесконечность частей. Вокруг нее шоколадная крошка и что-то такое мглистое, похожее на туман и забывчивость. - Ага. Знаешь, что сегодня отколол Саня?- он затягивается сигаретой и не поднимает глаз. Взгляд его обездвижен и мертв, и уже ни на что не реагирует. Телефон в пальцах завибрировал, сообщая об смске, и он воровато глянул на нее. Лишь бы не заподозрила чего. - Мне кажется, ты совсем меня не слушаешь, - она ловит его взгляд и неопределенно машет ножом. Не угроза и не предупреждение. Шоколадные осколки повсюду, пальцы липкие и сладкие. Ей уже не хочется смеяться. - Что за бардак ты развела? – он зло поджимает губы, потому что ненавидит беспорядок, как и любую неясность. Пусть уберет, все уберет, немедленно. Но, слава богу, она и правда ничего не поняла. Можно перестать зажиматься и ответить своему “просто другу Вадику, который на самом деле недалекая Танечка”. - Я ненавижу тебя. Так отчаянно, что хочу раскроить тебя и сшить заново, выбив перед этим все дерьмо. Мне больше нет места в твоей скучной жизни, - она проводит лезвием по ладони, и выступает кровь. Горячая и липкая. Смешивается с шоколадом, и ей больно ровно так, как и должно быть. - Пойду я. Опаздываю уже, - он поднимается, не отрывая своих мертвых глаз от телефона и фотографии Танечки в одном белье. Мысленно он уже между ее бедер. Он не чувствует, как расползается отвратительное кроваво-шоколадное пятно на его рубашке в том месте, где она прикоснулась к нему. - Ты совсем меня не слушаешь, - она смотрит ему вслед, и он совсем прозрачный. Имя его вспоминается ей уже с трудом, и если бы не кружка, которую она подарила ему на их первый новый год, она так бы и не вспомнила. Пустота сжимается вокруг нее тепло и приветливо. И больше ничего не остается.
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
Берегитесь людей,после встречи с которыми вам становится безудержно хорошо. А небо не знает пределов. Слышишь смех мой, огромная глыба отчаянной синевы? Я совершенно безумна, потому что так модно. Должно продолжаться реалити-шоу, В котором мы все играем ведущие роли, ломаясь и плача, и переходя на вы.
Одной твоей улыбки достаточно, чтобы я почувствовала себя в опасности и захотела сбежать. Вот такой парадокс, ноу комментс, наши души никто не спасет, потому что их больше нет. Кто-то продал нас оптом, забрал право на нас, выдрал самое главное. Я делаю первый шаг. Я на дне, мой мальчик. Я на вчерашнем дне.
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
Хороший добренький боженька, если можешь, так рассуди, Почему кто-то лезет из кожи вон, чтоб не дожить до седин, И не ведает середин. Какое же это убожество. Вот же свет, он уже впереди. У них же на роже написано, что путь то у всех один.
Расскажи своим детям отчаянья, где утерян грааль, Отпои настойками чайными и больше не умирай Хотя бы уж до утра. Это страшно необычайно. Мы больше не будем врать. Веди нас, отец, и покажи нам свой путь, рукотворный рай.
Мы не заслужили спасенья, так дай хоть взглянуть На мир без греха, где пряник так сладок и мягок кнут. В чем нас еще упрекнуть? Завтра божие воскресение. Мы синхронно подходим к окну, Чтоб увидеть небо и божью милость, да не спугнуть.
Если здесь, в поднебесной, царит лишь кромешный мрак, Если каждая тварь уж не пара, а новый смертельный враг, Пусть найдется один, но брат. И молитвы все бесполезны... Но, мой боже, ты видел рай. Расскажи нам о нем, коль не можешь туда забрать.
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
Сегодня весь день чувствую себя так, словно меня сбила машина. Наверное, это из-за простуды и из-за того, что у меня горло дерет так, что я покурить нормально не могу. Но я не бросаю надежды и страдаю вот уже третью сигарету. Можно было бы сказать, что жизнь дерьмо и я хочу на ручки, но это не так. Жизнь хороша и жить хорошо. А вообще, жизнь слишком коротка, чтобы разменивать ее на сожаление и вечные муки совести. Именно эта мысль преследует меня сегодня просто весь день. Всех люблю. Да,и тебя тоже. И даже тебя.
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
Ты из плоти и крови, я же - сплошная кость. В легких - дым, в сигаретах - кусок смолы. Приходи ко мне вечером, самый желанный гость, Посчитать углы.
Ты - красивая бабочка с черепом в два крыла. Я - кусок древесины, не сосчитать колец. На заросшей тропинке след чьих-то верных лап И всему конец.
Ты - кричащая тьма. Ни обнять тебя, ни объять. Я - мерцающий свет огоньков средь болотистой мглы. Нам под кожу ввели горький цветочный яд, Чтобы снять с иглы.
Ты - восторг и смятение, я - ледяной покой. Говори все, что хочешь, раз накипело в груди. Я купил нам по коле, чипсы, киткат, попкорн, Чтобы не уходить.
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
Что-то во мне хрустит бутылочным битым стеклом. Вот тут когда-то была ненависть, а здесь разгулялась боль, Я была счастлива, вот шрам чуть ниже колена. Почему все сломалось и обернулось тленом, Рассыпалось прахом, осело на душу пеплом... Я презираю то, чем стала, пока я была с тобой.
Я пахну порохом, серебром всего одной пули. В глотке - сухая усталость, горячий стекольный песок. Ветер шепчет мне страшную сказку, Как трудно ты входишь в меня без смазки, Как однажды целишься даже не прямо, а наискосок, А я улыбаюсь стервозно: "Милый...и хули?"
И это смешно до истерики, до добротного бешенства. Линии на ладонях стираются, словно ластиком. Хочется обложить тебя матом и переломать пальцы... Но вместо этого: "Милый, ты спятил", А потом снова скулить и отчасти по-сучьи ластиться. По-моему, это нежность.
И вот так все закончилось, где-то на этой точке. Я перебесилась, ты тоже вроде пришел в норму или ее подобие. Твоя новая детка звонит мне, чтоб позлорадствовать всласть. И знаешь, я не держу на нее и ей подобных даже крупицы зла, Не скалюсь волком, не гляжу исподлобья... Потому что я обесточена.
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
Я чувствую тебя, как старое пулевое ранение, Ножевую рану, которой уже ни зарасти, ни зажить. Я учусь быть прежней, вхожу в режим, Хотя все вокруг словно бы без изменений, Кроме тонны красивой лжи,
Что покрыла мой пол и стены налетом цвета Переспелой рябины, пролитой крови. У меня никого больше нет, но, кроме Твоих точечных слов, ничто не напомнит об этом. Я не веду даже бровью,
Когда ты так смешон, так красив, так до ласки жаден, Когда грудь наполняется воздухом и вдруг ломит. В доброй детской игре не может быть столько условий. Твои змеи успели обзавестись ядовитым жалом, Но к чему травить то, что сломано?
Мой безумный крик в ночь, пустота из пустот, Отпусти меня в вольную степь, расседлай коня, Ничего не проси, не желай, не испытывай, не меняй. Вот бармен наливает, чтоб залпом, сразу по сто В бокалы чистейший коньяк.
Вот красивые женщины, вот отблески от свечей. Или блики на водной глади чужого великого озера. Вот добротный сюжет с долей юмора. Возле мы Обернулись торжественной мрачностью палачей. Вспоминай меня летними грозами.
И никогда больше. Отче молвит: "Отныне и впредь Ты, мой сын, позабудь о своем ребре." Мы пьем молча.
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
Ты смотришь на меня своими невозможными глазами, и я думаю, каково это никогда не любить. Больно ли тебе не задыхаться от желания сдохнуть прямо здесь и вот так. Я вижу тебя таким, какой ты есть, и в тебе ни грамма любви. Ни капли. Ты словно уже умер однажды. Просто так умер, от скуки, от желания разогнать свою густую кровь, похожую на томатный сок. На чертов нектар. Я ненавижу тебя, как любого бога. Потому что ты будешь вечно молод и прекрасен, а я теряю год жизни после каждой встречи с тобой. Ты мог бы быть и поосторожней в сокращении моего и так небольшого срока жизнедеятельности. Сколько мне еще осталось? Десять лет, двадцать, четыре с половиной круга ада? Так что я не думаю, что стоит превращать все это в пытку. Я слышала, что боги получают кайф, когда им приносят в жертву младенцев и девственниц. Может, если бы я не чувствовала себя шлюхой, когда я под тобой, то могла бы врать тебе прямо в глаза с откровенной наглостью, что невинна. Но я в колыбели жизни. Я – неразумное дитя, не знающее ни боли, ни бога. И я задыхаюсь, захожусь в кашле, словно мой стаж курильщика вдруг вырос вдвое, сам себя возвел в квадрат, и я сдохну мучительной смертью, как и обещал минздрав. Я думаю, там работают серьезные ребята, которые не станут врать и сами, конечно же, никогда не брали в рот ни единой сигареты. А если и брали, то потом тщательно мыли рот с мылом. Да, эти самодовольные ублюдки должны выпустить кое-что и для меня, подписанное просто и ясно “Он убьет тебя и спляшет на твоих костях”. Я бы улыбалась обреченно с ласковостью серийного убийцы и говорила, что поздно. Что, блядь, поздно говорить очевидные вещи, когда он, то есть ты, уже прошептал мне их интимно на ушко, пока имел в самое сердце. И видит бог, никогда я не была счастливей. Ты видишь.
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
Я даже не представляю, как ты будешь жить, девочка, без меня, моих рук, губ, глаз, смотрящих на тебя так, словно ты особенная. Ты и есть особенная. Возлюбленная моя. Если бы я был богом, ты была бы лучшим моим творением, любимейшей из детей. И как же ты будешь жить без всего этого? Без моих ладоней на твоей коже, без ощущения тепла и радости, без рая, что тебе обещают так легко и так заманчиво? Разве не смертный холод скует твое маленькое гибкое тело? Разве не возжелаешь ты в тот же миг вовсе исчезнуть, как только в твоей жизни не останется от меня ничего кроме памяти? И что же совсем этим буду делать я…
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
Я сравниваю тебя так, словно был хоть на миг кто-то другой И обладал такой страшной, разрушительной, грубой силой. Только вот проблема, я дрожу так под твоей рукой, Словно твоя любовь меня насилует.
Я обращаюсь в ледяной пепел, в цельную глыбу льда, А воздух вокруг горячий, градусов под сто двадцать. И если бы сердце можно было просто отдать, То я предпочла бы отдаться.
Я смеюсь дольше нужного, да так, что похож на плач Мой придушенный смех, покалеченный и встревоженный. Если ты мне предложишь смерть и немного тепла, Я соглашусь. Позже.
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
Знаешь, это чертовски больно, незаживающе и проблематично Вытаскивать из себя твои истины, сплевывать их вместе с кровью. И хорошо если б не было в этом ничего лишнего и ничего личного. Вообще ничего не было кроме
Красивой и доброй сказки для детей от шести до двенадцати лет. Но тебе подавай мелодраму реалистичную до отвращения. Как пожелаешь, но помни, мы - мертвые бабочки на ледяной игле, Распятые так, что в груди горьковато щемит.
Я не уйду, ведь оковы не терпят. Так всю силу вложи в приказ. Пусть мне будет больно, страшно, нелепо, смешно, паршиво. Все, что я мог, это быть идеальным и не опускать глаз, Когда моя вера билась о твою лживость.
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
И встречи их длятся ровно пятнадцать минут, И смех ее горек, когда так хочется плакать. Он говорит: "Я так крепко тебя обниму, Что ты сразу сдашься и станешь вся белым флагом."
Улыбаться чревато, на раны сыпется соль. Как хорошо, как божественна эта пытка. Она отвечает, целясь в его лицо: "Поцелуй меня с первой попытки."
И все замечательно, словно меж ними нет Неловких минут, пауз жгучих до боли. Они говорят: "Так странно и дорого мне, Что мы так и не стали любовниками."
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
Любовь — это миг тишины, такой миг, что иногда слово может расколоть его на мельчайшие частицы; но она бывает и длительной, как бурный глубокий поток, который неиссякаемо течет долгие годы.
По-моему, человек не должен требовать, чтобы любовь была вечной. Может, и лучше, что она не вечна. Как можно отвечать больше, чем за мгновение? Кто знает, какие чуждые воды унесут нас прочь? Какие глубины могут лежать на пути, какие водовороты, излучины и мели? Каждая жизнь плывет своим отдельным путем, хотя иногда — и это лучший из случаев — две жизни могут плыть вместе, пока не истечет их время…
Вслушайся в музыку, что звучит вон там. Разве песня менее прекрасна от того, что у неё есть конец? Я верю, что каждый из нас желает отыскать песню, которая не кончается, но для меня это время ещё не пришло. (с) Луис Ламур "Походный барабан"
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
...Блаженство краткого мгновенье в том, как легка ее рука, когда в полете мотылька она увидев смех и радость, снимает первую усталость с твоих висков. И солнце, солнце высоко. И ничего вам не осталось, как обрести земной покой.
Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
А мне с тобой разделить нечего. У меня ничего за плечами, кроме лет и пары долгов. Я не верю в твоих богов, И от этого как-то легче.
Что ни любовь, то каторга, Карты всегда крапленые, крепок дешевый ром. Мы никогда не умрем. Точно не в этом квАртале.
Под сердцем оледенелость, Ледниковый период истерики и нечеловеческих мук. Я никогда не пойму, Как мне хватает смелости.
Я кусаюсь с бешенством суки, Глотаю с отчаянной нежностью горячую сладкую кровь. Если хочется, так укрой, Чтоб не слышать сердечного стука, затихающего в груди.