Я колода карт пересчитанная, мной теперь можно играть.
Люблю, люблю, люблю тебя. Безумие мое, сумасшедшая моя, мой падший ангел. Хочу к тебе, тебя, с тобой. Хочу позвонить, чтобы ты была сонная, растрепанная и злая, чтобы шипела, что я идиот, что ты спишь, что я не нужен тебе. Хочу, хочу, хочу. Говорить о любви к тебе и захлебываться в гудках. Не сбрасывай, я наберу снова. Я доведу тебя до бешенства. До отчаянья. До включения в черный список. И я буду говорить тебе о тебе же, о твоих спутанных волосах, о кругах под глазами, о вреде того количества кофе, что ты пьешь каждый божий день, о том, что завтра будет солнце, а сегодня дождь и кратковременная память, что я пытался вскрыть вены циркулем. Откуда у меня циркуль, милая?
Ты будешь молчать. Это то, что называется гробовым молчанием. Но я буду слышать перестук твоих пальцев по подлокотнику дивана, который ты снова не разобрала, а легла прямо так, щелчок зажигалки, твой горячий нетерпеливый вдох. Ты так сексуально затягиваешься сигаретой, словно курение не убивает, а доводит до оргазма. Меня доводит.
Ты прервешь меня на полуслове. Скажешь, что я несу чушь, что все это нелепо. Спросишь, не пьян ли я случаем. И я рассмеюсь, ей богу, как пьяный и скажу тебе с убийственной нежностью, что хочу переломать твои пальцы. Твои маленькие изящные пальчики, накрашенные в милый розовый или сумасшедший оранжевый цвет. Безумие тебе к лицу, моя детка. И это не мое безумие. В том, чего я хочу, нет ничего преступного и нет злого умысла. Просто я умираю от тоски по тебе, от необходимости коснуться тебя, разодрать твою бледную фарфоровую кожу, пощупать тебя изнутри и узнать, если там что-то живое и теплое, из чего сотканы такие восхитительные, как ты.
Мне иногда даже кажется, что я могу тебя убить. Но в этом я не буду тебе признаваться. Нет, только не в этом. Потому что ты тут же перестанешь воспринимать меня всерьез. Ты порой такая сука, когда дело касается таких чертовски важных вещей. Ты понятия не имеешь, как необъяснимо страшно мне, когда ты молчишь, когда твои глаза сонно прикрыты и телефон того и гляди выпадет из пальцев.
Ты ведь даже не догадываешься, что я сижу прямо под твоей дверью и царапаю запястье чертовым циркулем.
Ты будешь молчать. Это то, что называется гробовым молчанием. Но я буду слышать перестук твоих пальцев по подлокотнику дивана, который ты снова не разобрала, а легла прямо так, щелчок зажигалки, твой горячий нетерпеливый вдох. Ты так сексуально затягиваешься сигаретой, словно курение не убивает, а доводит до оргазма. Меня доводит.
Ты прервешь меня на полуслове. Скажешь, что я несу чушь, что все это нелепо. Спросишь, не пьян ли я случаем. И я рассмеюсь, ей богу, как пьяный и скажу тебе с убийственной нежностью, что хочу переломать твои пальцы. Твои маленькие изящные пальчики, накрашенные в милый розовый или сумасшедший оранжевый цвет. Безумие тебе к лицу, моя детка. И это не мое безумие. В том, чего я хочу, нет ничего преступного и нет злого умысла. Просто я умираю от тоски по тебе, от необходимости коснуться тебя, разодрать твою бледную фарфоровую кожу, пощупать тебя изнутри и узнать, если там что-то живое и теплое, из чего сотканы такие восхитительные, как ты.
Мне иногда даже кажется, что я могу тебя убить. Но в этом я не буду тебе признаваться. Нет, только не в этом. Потому что ты тут же перестанешь воспринимать меня всерьез. Ты порой такая сука, когда дело касается таких чертовски важных вещей. Ты понятия не имеешь, как необъяснимо страшно мне, когда ты молчишь, когда твои глаза сонно прикрыты и телефон того и гляди выпадет из пальцев.
Ты ведь даже не догадываешься, что я сижу прямо под твоей дверью и царапаю запястье чертовым циркулем.